В бесконечных дискуссиях об «аутентическом» и «академическом» исполнении — терминах, которыми в наше время, с известной грубостью, часто заменяется идея осмысленной игры «ради самой себя» либо «коммерческой», упрощëнной в интересах непритязательной части публики — граница проходит там, где заканчиваются ноты и начинается тишина. Порог вхождения в подлинный профессионализм, «фильтр», делающий музыку недоступной для тех, кто пришёл за ней в поисках развлечений – и универсальный инструмент органиста для того, чтобы высечь из «мëртвого камня» живые линии и формы. Едва ли можно представить себе исполнителя, который смог бы сыграть эхо-фантазию Свелинка или пассакалию Керля, не считаясь с тишиной; именно на внимание к ней держится само таинство исполнения — и к подобной музыке это применимо в первую очередь.

В отличие от более раннего (и более архаичного из-за близости к полифоническим традициям Ренессанса) клавирного наследия итальянцев и англичан, французы первыми стали чëтко разделять органный и клавесинный репертуар, специализируя письмо для того или иного инструмента согласно его акустическим свойствам и тембровым возможностям. XVII век был первым веком расцвета собственно клавесинной музыки — у истоков её стоял Жак Шампион де Шамбоньер. Две его книги пьес для клавесина (1670), наряду с манускриптами, представляют собой свободно составленные сборники многочисленных танцевальных пьес, обладающих, несмотря на свою лаконичность, большим пространством для орнаментики и импровизации. Музыка его учеников — Луи Куперена и Жана-Анри д'Англебера — строилась схожим образом, развивая и усложняя пути, намеченные Шамбоньером, привнося в клавирную музыку драматизм, большую эмоциональную насыщенность и гармоническую напряжëнность.

Не менее важной чертой во второй половине XVII века стала фиксация в нотах той «незаписываемой» части музыки, которую играющий импровизировал сам: в сюитах Луи Куперена впервые появляются неметризованные прелюдии, отображаемые в записи в виде полуабстрактного текста, предполагающего собственную расшифровку исполнителя.

Музыка, объединëнная в этой программе, — неизведанная для современного слушателя вселенная, язык которой, удалённый от баховского (и даже непосредственно предбаховского) времени, имеет совершенно иную природу. То, что мы называем барочной свободой и изобретательностью, правильнее было бы определить как фокус на ежесекундной «творимости» этой музыки, которую кажется невозможным воспринимать как нечто единожды зафиксированное; отсюда же естественным образом возникает та дискретность музыкальной ткани, благодаря которой самые виртуозные фактуры ощущаются как прозрачные, позволяющие исполнителю дослушивать резонансы — до «первенства звука над тишиной» остаëтся более века.

Исполнитель:
Андрей Коломийцев (орган, клавесин)

В программе:
Андреа Габриели, Ян Питерсзон Свелинк, Иоганн Якоб Фробергер, Иоганн Каспар Керль, Жак Шампион де Шамбоньер, Луи Куперен, Генри Пёрселл, Жан-Анри Д'Англебер