Концерт органной музыки: «Страстная Месса». Борис Казачков - орган

Санкт-Петербург, Лютеранская церковь Св. Екатерины

Программы концертов Бориса Казачкова – это всегда нечто большее, чем просто подборка музыкальных произведений, хорошо воспринимающихся друг за другом. В их основе всегда лежит сакральная сверхъидея, «надтекст» или «гештальт» (музыковедческий термин самого Бориса Казачкова), а само исполнение – не просто выразительная демонстрация жемчужин старинного искусства, а пример подлинного нелицемерно-аскетического служения. Трепетному уму ищущего мыслителя под пылью столетий открывается живая духовность музыки немецкого барокко, заслуженно почитающегося как одно из высочайших проявлений человеческого духа за всю историю культуры.

Иоганн Себастьян Бах обрамляет свою «Органную мессу» (официальное название сборника «Клавирные упражнения, часть III») большими прелюдией и фугой ми бемоль мажор. Борис Казачков, следуя этой идее, также обрамляет свой концерт большими прелюдией и фугой, которые обычно исполняются подряд. Но если в «Органной мессе» Баха это праздничное сочинение в торжественном аффекте, проникнутое символикой святой Троицы, то Прелюдия и фуга до минор отсылает, как и большая часть произведений программы концерта, к символике Страстей Христовых. Да и весь концерт, в традициях Бориса Казачкова – символическая органная месса, и в данном случае это Страстная месса, Месса Страстного времени.

Прелюдия до минор «написана к имевшейся уже, более ранней, фуге [которую можно отнести к классу – прим К.Г.] Pathetica. В основе жанровой ассоциации этой пьесы Первый мадригальный хор Пассионов – Шествие на Голгофу, заставка Страстного музыкального повествования. Главная тема прелюдии не нуждается в комментариях, настолько красноречивы здесь восклицания и вопрошания двух «хоровых масс», фигуры Seufzer [нем. вздохи страдания – К.Г.], мятущиеся триоли «скрипок», продолжающиеся вопросы и юбиляции «хора» уже на пути к Лобному месту, на пути скором – под бичами и ругательствами на ходу звереющих в знойный день легионеров, под крики и гиканье звереющей толпы…

Вторая тема предстает как драматический «контрапункт» этой завязке действия: «хорал», как в первом хоре «Страстей по Матфею» – «O Lamm Gottes, unschuldig» («Невинный Агнец Божий»). … «Хорал» проводится, в противовес движению стихий в начале, в планомерном фугированном изложении, как это ему и подобает – это не человекообразные звери, это мы, верующие и кающиеся, идем с хоругвями, крестами и иконами; и вот, эти стихийные триоли первой партии преобразуются в торжественное движение в этом «апостольском» размере 12/8, в равнометрическом ритме шага…». Таков круг образов, которые усматривает в этой прелюдии Борис Казачков в своей книге «Типология органных прелюдий и фуг И. С. Баха»

Другие свободные сочинения, которые прозвучат на концерте – Прелюдии Дитриха Букстехуде и Георга Бёма, а также Фантазия Иоганна Пахельбеля – выдержаны в тональности ре минор. «Ре минор – тональность мятежная, апокалиптическая; тональность Страшного Суда и Сошествия во ад» (Борис Казачков).

Хоральная обработка Дитриха Букстехуде Herr Jesu Christ, ich weiß gar wöhl («Господи Иисусе Христе, я хорошо знаю, что однажды мне суждено умереть»), BuxWV 193 – как следует из текста хорала, напрямую отсылает к теме смерти. Но в том-то и иррациональность веры, амбивалентность мотива страдания и смерти в Христианстве, которые современному человеку сложно постичь: смерть – это не только трагедия, и страдания – это не только тот мрак, в который нужно ещё раз окунуться, чтобы потом ярче засиял свет. Даже в страдании человека посещает радость, если его осеняет Благодать. Даже грех – это не только и не столько печаль, скорбь о содеянном. Кающийся грешник – уже исцеляющийся, ведь именно через покаяние лежит путь в Рай.

Теме греха в программе концерта посвящены хоральная партита Матиаса Векмана «Ach wir armen Sünder» («О, мы, бедные грешники») и хоральные прелюдии Иоганна Себастьяна Баха и Иоганна Пахельбеля «O Mensch bewein dein' Sünde groß» («О, человек, оплакивай свой тяжкий грех»). Как иначе можно объяснить, что мелодия хорала об оплакивании тяжкого греха, использованная композиторами, вдруг оказывается в мажорной тональности? И откуда у Баха это богатое колорирование, сентиментальное разукрашивание мелодии на французский манер (просматривается явная отсылка к стилю французского композитора Николя де Гриньи, с «Органной книгой» которого Бах был знаком ещё с юных лет). Откуда у Пахельбеля эти украшения, которые сложно интерпретировать иначе, как пение райских птиц? Оплакивание греха – уже радость!

Закрывающая и замыкающая концерт патетическая Фуга до минор, BWV 546/2 Иоганна Себастьяна Баха «полна мощного трагизма, освобождена от всякой страстности, в ней говорит лишь великая скорбь и глубокая тоска. <…> Она с такой величавостью преодолевает свое хроматическое противосложение, что, по словам одного органиста, предстает как символ веры» (Альберт Швейцер).

В этой фуге в архаически-величавом пятиголосии тема Страстей Христовых выводится на некий всеобще-космический, вселенский характер. «Бах, разрабатывая свою собственную художественную трактовку стиля Grave, который очень был ему нужен, так как он, быть может, вначале интуитивно, прозревает в нем способ выражения великих музыкальных идей… …он ищет тона, ищет высоты, надмирности. Ему тесно в рамках евангелического идеала, в рамках четырехголосия. Ибо четырехголосие с педалью – традиционно протестантско-евангелический склад, а он ищет универсального языка, его не устраивает «местный диалект». И он обращается к католическому пятиголосию. <…> Бах еще опасается, если можно так сказать, говорить об идеях универсальных, вселенских, кафолических, языком евангелическим. Потому что для тридцатилетнего Баха это еще большой путь и свершение будущего. И он – делать нечего! – обращается к католической тематике» (Борис Казачков).

Автор текста: Константин Грешневиков

Санкт-Петербург,
Большой проспект Васильевского острова, 1
Купить